второй статьи Лешка Поморцев человеком. Да и бойцом-моряком, хоть и на суше. Стоящим был парнем. Ни пуля, ни снаряды его не задевали. Поверил в то, что вроде у него такая особая звезда. Напрасно поверил. Пришел и его черед. Что он теперь? Инвалид с баяном. Так, да? А как же иначе?!
Он слегка пнул стоящий перед ним на полу футляр. Пнул не зло и не всерьез. Чем был виноват баян? Но баян грохнулся на пол. Раздался глухой удар.
— Извиняюсь, — опять вслух произнес Алексей и, встав с кровати, поднял баян. — Извиняюсь.
— Тише ты. Людей разбудишь! Спал бы… — послышался голос из комнаты за заклеенной дверью.
Надо было отбрить, чтобы… Но голос был совсем не обидный, скорее какой-то просящий. Показалось Алексею, кто-то уже говорил с ним так, по когда, где, не помнил. И вместо того чтобы отбрить Аньку, он только и сказал:
— Ладно, ладно…
И в самом деле затих до утра.
Алексей любил ходить в баню. Баня помещалась тут же, на Пушкинской. Минут пять ходу, не больше. Старая была баня, перемонтированная с давних времен. Однако действовала каждый день. Был в ней и зал для инвалидов Отечественной войны. Алексей в этот зал сходил всего один раз и с тех пор посещать его закаялся. Может, и толкалось там поменьше народу, и в раздевалке попросторнее, но ему в особом зале не понравилось. Входили в него голые мужики — кто на костылях, кто с палкой. Некоторые мылись одной рукой, а кого и мыли, поскольку сам он справиться с банным хозяйством не мог. Наводила на Алексея эта печальная картина душевную тоску и лишала банного удовольствия. А мыться он любил. Любил влезать в парной под самый потолок и разогреваться там до одури, а потом поскорей в прохладу мыльной, да еще растянуться на цементном полу, остужать распаренное тело. В специальном, как его называли, зале инвалиды приставали: «Тебя это где, морячок?.. Тебя не под Ханко ахнуло?.. Я дак там…» Алексей отвечал нехотя. Трезвый он о подвигах не распространялся. Но и находиться в мыльной, где орудовали с мочалками недавние вояки с культей чуть ниже зада и всякие однорукие, глядеть на этих отмеченных радости не доставляло… Потому Алексей и предпочитал обыкновенный зал, где мылись мужчины без телесных повреждений, и он себя там чувствовал таким же.
Раздевшись, он быстро засовывал свои пожитки в шкафчик. Громко орал:
— Батя, закрой!
Не дожидаясь банщика, прыгая на одной ноге, добирался в мыльной до свободного таза, плюхался на скамью, и лилась шайка за шайкой на его растатуированное тело.
Умудрялся он в бане произвести и мелкую постирушку. Выполоскать тельняшку и высушить ее на батарее в предбаннике, пока парился и потом отдыхал от жары.
По пути домой освежался кружкой холодного пива и ковылял к себе в преотличном расположении духа. Баня придавала бодрости. Жизнь казалась еще не вся позади и игра не проиграна.
В баню ходил с утра, когда народу бывало поменьше. А тут вдруг пришла идея отправиться мыться в субботу. Случилось это в день пенсионной получки, весь день в ожидании почтальона Алексей лежал на кровати.
Пенсию принесли в пятом часу. Алексей расписался. Не пожалел рубля почтальонше и, отложив книгу, отправился в баню.
В инвалидный зал, хоть там и не было очереди, не пошел. Отстоял некоторое время, пока попал в общий зал, и, скинув одежду, заспешил в мыльную. Здесь было шумно, гремели тазами, перекрикивались намыленные мужики, обильно текла вода. То и дело отворялись двери из парной. Вместе с белой тучей оттуда выскакивали распаренные дядьки с поредевшими вениками.
Любил Алексей всю эту туманную сутолоку. В баню он ходил, как в кино.
Ну и типов там наглядишься, пока вымоешься!
Вот один — розовый, как поросенок. Сидит на мраморной скамейке, будто на даче в жару. Охлаждается после парной и обрызгивает себя налитой в таз студеной водой. Этот никуда не спешит. Не то что вот тот, что наскоро трет шею. Прогнала, наверно, в баню жена: «Пора, пора, милый!..» Там нещадно по очереди друг другу дерут спины два здоровяка. Откуда такие и сохранились?.. Шпарят один другому на тело кипятком с мыльной пеной, аж вздрагивают, а терпят. Эх и поддадут же эти после баньки!.. Один верзила вот уже, наверно, минут пятнадцать как статуя стоит без движения под душем. Мыться ему лень. Надеется, лодырь, что вода сама все смоет. Плюет нахал на то, что и другим людям не вредно окатиться под душем. Вон батька с сыном. Парню, видно, уже надоело, сидит скучает, поглядывает на потолок, с которого шлепаются вниз увесистые капли, а отцу все мало. Снова тащит наполненный таз. Придется еще потерпеть мальчишке. Против Алексея — дед. Немощный, белый как бумага и худой что скелет. На шее мокрый шнурочек, на нем прилипший к впалой груди крестик. Может, он этого креста отроду не снимал, лет семьдесят… Надо же, есть еще люди, выжил, хоть и прогремела над землей этакая битва и блокада косила…
Устроился Алексей у стенки — удобно и краны с водой поблизости. Далеко прыгать не надо. Мочалкой обзавелся при входе. Купил за пятнадцать копеек. Веник, решил, чей-нибудь найдется. Притащил воды и стал для начала обмывать свою, ни к чему, как он теперь понимал, разрисованную грудь. Готовился к пару.
Рядом довольно старательно намыливался какой-то худощавый дядька. Алексей глянул в его сторону и увидел, у соседа на правой ляжке ниже бедра не хватает этак, можно сказать, чуть ли не с полкило мяса. Вырезано, будто на хорошую порцию. Крепко же где-то зацепило! Поднял Алексей взгляд выше и увидел у мывшегося рубцы на ребрах. Поглядел еще выше и, к своему удивлению, узнал в соседе по банной скамейке квартирного соседа Галкина. Тоже, стало быть, забежал помыться.
Первым движением было — потом он сам не знал, с чего бы, — забрать таз и улизнуть в дальний угол мыльной. Но тут глаза его и Галкина встретились, и бежать было поздно. Квартирный сосед сразу признал Алексея, молча поздоровался и даже подвинул поближе к себе таз, как бы освобождая для Алексея место, которого и без того было достаточно. Оба молчали. Галкин намыливал голову. Когда Алексей, опростав таз, поднялся, чтобы запрыгать за водой, Галкин спросил:
— Может, помочь?
В другой бы раз Алексей огрызнулся. Не любил он ничьей помощи. Терпеть не мог, когда ему напоминали, что он безногий. А тут сосед, как показалось, спросил запросто. Мог бы спросить и у любого,
